Узаконив поправками к Конституции пожизненное правление, президент России фактически расчистил себе путь к монархической власти. Но нужна ли на самом деле корона Путину? И при каких условиях реставрацию монархии могут поддержать элиты?
В своей относительно как чуть ли не единственное средство выхода России из многочисленных кризисов. Большинство комментаторов в той или иной форме склонялись к выводу, что Россия исторически склонна к монархическому типу правления, что демократические периоды в ее истории были скоротечны и заканчивались трагически и что, наконец, ради сохранения страны не так уж и сложно отказаться от свободы. Друзья говорили мне, что я не прав, противопоставляя республику и монархию в категориях «современного» и «несовременного» типа политического устройства, настаивая на том, что особенности страны (огромная территория, сложность внутренней организации, угрозы со стороны соседей и т. д.) вполне могут делать жесткие формы политической организации чуть ли не единственно возможными. Я попытался найти аргументы в пользу таких утверждений, но, признаюсь, не смог.
В сегодняшней статье я попытаюсь осмыслить саму возможность установления в России монархической системы и оценить, какие последствия это может принести и какими причинами может быть обусловлено.
Первым соображением является высказывавшаяся мной мысль о том, что де-факто самодержавие в России построено. Пожизненная власть вождя узаконена, бесправие холопов очевидно, иерархические лестницы существуют во всей красе, о «неодворянстве» мы имеем дело с классической узурпацией власти, которая встречалась в истории десятки раз: те, кто ее производил, носили самые разные титулы — от императоров и диктаторов до каудильо и генеральных секретарей. Однако при этом, даже если к высшей власти прилагалось монаршее достоинство, оно не помогало ее носителям добиться главного элемента монархической системы — легитимного престолонаследия. На это могут ответить, что истории известны монархии, в которых власть передавалась на основе не родового старшинства, а разного рода выборов, как случалось в Священной Римской империи или Речи Посполитой. Но ни одна подобная монархия не была образцом того единства и сплоченной мощи, о которой мечтают российские монархисты. В самой России период подобной неопределенности не зря именовался Смутным временем. И мне как казалось, так и кажется, что проблемой сегодняшнего российского правящего класса является как раз то, что они обеспечили себе монаршую и аристократическую власть, но не создали механизма ее наследования. Поэтому «в моменте» монархия уже как бы существует, но в longue durée она не может реализовать самые свои сущность и предназначение.
Диктатура отличается от монархии как владение от собственности
Второй вопрос — что дополнительного может принести монархия по сравнению с диктатурой. Если ее адепты считают, что такая система может сплотить не очень жестко скрепленную страну, то этого легко достигали и диктаторы — достаточно вспомнить того же Сталина. Если же вопрос состоит в том, чтобы сохранить единство государства на продолжительный срок посредством монархических институтов, то он не решается избранием царя. Важнейшим фактором является воспроизводство аристократического класса, скрепляющего империю в единое целое. Причем этот класс — не просто служивое сословие, а коллективный собственник значительной, если не основной части национального достояния (я имею в виду не только «Газпром»). Диктатура отличается от монархии как владение от собственности: диктатор повелевает судьбами страны и жизнями подданных; он может развязывать войны, которые стóят обществу и стране очень дорого, — но он не является прямым собственником значительных активов. Состояния диктаторов, если и становились известны публике, материализовывались в основном после их свержения в виде зарубежных счетов и собственности, в то время как состояния монархов вполне легитимно использовались ими при жизни (начиная с Египта, являвшегося личной собственностью римских императоров, и заканчивая активами короля Таиланда, султана Брунея, монаршей семьи Саудовской Аравии или правителей отдельных эмиратов, входящих в ОАЭ). И мне, повторю еще раз, кажется, что разговоры о монархии возникают в России не из-за опасения о незыблемости ее границ или желания следовать историческим канонам, а прежде всего от стремления элиты не только править страной, но и открыто владеть ею.
Третьим важнейшим моментом является вопрос о том, чего должно быть больше в реставрированной монархии — символичности или практичности. Если речь идет о первом варианте, то совершенно логичным было бы провозглашение государем кого-либо из наследников свергнутой большевиками династии. Хотя часто высказываются мнения о том, что никаких подобных наследников давно нет, это не является серьезным препятствием для исправления исторической несправедливости. Со времен Петра I власть зачастую переходила к людям, отнюдь не бывшим прямыми наследниками или даже близкими родственниками покойных императоров (классическим примером может служить Екатерина II). Если исходить из подобных масштабов родства, дети и внуки покойного принца Филиппа Эдинбургского, являвшегося правнуком Николая I, или принц Майкл Кентский, потомок внучки Александра II, — более чем легитимные претенденты на трон. «Символическая» монархия выглядит неплохим решением многих проблем, так как существенно обесценивает верховную власть — неудивительно, что все европейские монархии сегодня являются устойчивыми парламентскими демократиями, а, например, восстановление монархии в Испании стало инструментом ухода от диктатуры и важным элементом механизма общественного примирения. Однако такой вариант сейчас выглядит скорее полной противоположностью тому вектору, о каком говорят российские монархисты.
«Функциональная» монархия намного более практична: рассматривая ее перспективы, мы видим прекрасную историческую аналогию, описывающую идеальное будущее России: в этом случае демократически избранный президент Владимир Путин при полной поддержке народа инициирует решение Думы о превращении России в наследственную монархию, а затем это решение цементируется общенациональным референдумом. Именно так все произошло во Франции 170 лет назад, когда императором стал Луи Наполеон, четырьмя годами ранее всенародно избранный президентом республики. Новому монарху пришлось забыть множество незаконнорожденных детей, жениться на испанской дворянке и завести официального наследника. Но и тут, увы и ах, династии не суждено было укорениться, хотя Франция довольно успешно развивалась как буржуазное государство, в прибрежном Геленджике Биаррице появлялись дворцы для морских купаний, а столица фантастически меняла вид усилиями барона Собянина Османа. Собственно говоря, «18 брюмера Луи Бонапарта» стало единственным примером того, как в современном европейском государстве был совершен ненасильственный и легитимный переход от республики к монархии. И в этом не было ничего особо катастрофического, за исключением того, что монархическая система так и не стала самовоспроизводящейся (правда, в данном случае не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что избранный на всеобщих выборах президент был близким родственником когда-то свергнутого императора, и поэтому данный эксперимент можно счесть симбиозом «символической» и «функциональной» реставрации).
Наконец, есть еще несколько факторов, которые, на мой взгляд, существенно затрудняют воссоздание российской монархии.
С одной стороны, это вопрос о правопреемственности. Россия сегодня не является страной, существующей в тех же границах, в которых существовала романовско-гогенцоллерновская империя. Поэтому как «символическое», так и «функциональное» восстановление монархии станет серьезным испытанием для отношений между Россией и ее бывшими владениями, а ныне — независимыми постсоветскими государствами. И мне не кажется, что возможное дополнительное отчуждение наших соседей будет разумной ценой, уплачиваемой за сомнительное изменение характера легитимации правящей верхушки. Более того, внутри России существует множество территорий и народов, присоединенных к Русскому царству или Российской империи вопреки их воле — и попытка заместить современное формально федеративное многонациональное государство русской монархией может оказаться очень рискованной.
С другой стороны, если говорить о «наполеоновском» варианте, возникает вопрос о том, является ли действующий президент как наиболее вероятный претендент на престол, реальным Pater Patriae. И тут стоит признать, что не Путин основал страну под названием «Россия»; не он стал ее первым постсоветским лидером, превратившим ее в самостоятельный политический субъект; не он произвел перемены, которые позволили бы говорить о генезисе новой нации. Если бы и думать о том, кого из президентов можно было провозгласить монархом, то я скорее назвал бы Нурсултана Назарбаева, действительно создавшего новое национальное государство, ранее в таковом качестве никогда не существовавшее. Однако даже восточные традиции не превратили Казахстан в наследственный эмират, как не привели они (по крайней мере, пока) к узакониванию наследования власти, фактически происшедшему в Азербайджане.
Подводя итог, скажу очень простую вещь: единственным реальным мотивом, который может стоять за идеей превращения России в монархию, является стремление правящей группы не столько увековечить свою власть (эта задача легко достижима и иными средствами, да и практически реализована), сколько закрепить владение основными национальными богатствами России и легитимизировать соединение власти и собственности, а также передачу их по наследству как единого целого. При ближайшем рассмотрении в такой трансформации политической системы можно обнаружить некоторые плюсы. Я , что именно незакрепленность собственности за правящей верхушкой порождает бессмысленные прожекты и траты и при этом делает бессмысленным экономическое развитие страны, в то время как, например, в монархиях Персидского залива такое развитие эквивалентно personal wealth management, что и обусловливает эффективность управления. В то же время остается нерешаемой важнейшая проблема: готово ли де-факто обращенное в холопов российское население признать себя таковым и де-юре отказаться от значительной части политических прав и экономических притязаний. Тот факт, что нигде в мире в течение последнего столетия не происходило успешного учреждения монархий (правление «императора» Жана Беделя Бокассы мы обойдем стороной), косвенно говорит о том, что подобный эксперимент не является ни простым, ни потенциально успешным. Именно это и стоит иметь в виду всем тем, кто мечтает в России не только о диктаторских полномочиях, но и о царском венце.
А что вы думаете об этом? Обсудить тему и поспорить с автором теперь можно в комментариях к материалу.
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Свежие комментарии