Выпускница ЛИ им. Горького Анастасия Курляндская работала политическим журналистом в крупных российских изданиях, публиковала стихи и прозу в литературных журналах. Действие ее нового романа «Убить Ленина» разворачивается в двух временных пластах, соединяя позднесоветское прошлое и постсоветскую реальность. Роман вышел в издательстве Яромира Хладика
Сонная мама зашла к ней в комнату и отдернула шторы.
— Пора вставать, — зевая сказала она. От ее атласного халата пахло спокойствием.
Когда Анна обернулась, она увидела, что пятилетняя Света уже сидела одетая на заправленной кровати, в руках она держала рюкзачок, в который положила плюшевого медведя и сборник сказок, — наконец-то ее заберет к себе папа, они пойдут в кино и будут играть в шахматы.
Анна посмотрела в окно. На скамейке возле подъезда уже ждал Игорь. Чего ему было не занимать, так это легкости — даже унизительное сидение возле дома когда-то принадлежавшей ему женщины, предавшей его, в ожидании, что ему как незаслуженный подарок выведут собственную дочь, не могло украсть у него этой легкости, которая долетала до Анны даже сквозь окно восьмого этажа и заставляла ее нервничать.
Вдруг она представила, что спускается вниз вместе со Светой, как ни в чем не бывало берет Игоря за руку, улыбается и идет с ним к метро. Он только ждал этого и с готовностью идет рядом. Света заливисто хохочет и влезает между ними, они сжимают ее маленькие теплые ручки в своих и на «раз-два-три» поднимают ее от земли, а она еще больше смеется, и теперь у Анны есть целых два источника радости и легкости. А потом они оказываются в той, прежней, жизни, где не было Олега, развода, скандалов, унизительных слов, которые они говорили друг другу. Чем бы она занималась? Наверное, работала бы в институте вместе с ним, получала копейки, жила у его матери, ругала бы изо дня в день за то, что он не воспользовался шансом и они не эмигрировали, как учил Маркович, не наладили жизнь на Западе, а теперь это почти неосуществимо, их никто там не ждет, да и денег на переезд с ребенком им не собрать.
Анна резко отвернулась от окна и вышла из Светиной комнаты. Прошлась по квартире, с удовольствием осматриваясь вокруг: красивые новые обои с большими бежевыми цветами, мягкий пушистый ковер, строгие старинные иконы по нескольку штук на каждой стене, круглый антикварный стол из красного дерева, который Олег недавно забрал из реставрации.
Могла ли она подумать, что будет сидеть за столом из красного дерева в собственной квартире и планировать поездку в Америку? Конечно, эмигрировать, как она мечтала, они пока не собираются, Олег слишком хорошо зарабатывает в России, чтобы этим рисковать, церквей сейчас реставрируют и строят все больше и больше, а за границей они смогут просто так пожить, в свое удовольствие. Анна нежно погладила рукой стол и улыбнулась.
Морок рассеялся, она жила той жизнью, которую заслуживала. «Это то, чего я заслуживаю, моя жизнь — это то, что я заслужила», — повторила она про себя несколько раз. Вот только у подъезда все еще сидел Игорь, и ей нужно было передать ему их общую дочь. Анна ненадолго замешкалась, но быстро приняла решение, видеться с ним даже на секунду она не хотела.
— Светочка, я посажу тебя в лифт, ты выйдешь, откроешь дверь и пойдешь к папе, поняла? А я буду смотреть в окошко, — сказала она.
— А в лифте починили лампочку? — испуганно спросила Света.
Она помнила, что накануне вечером, когда они с Олегом возвращались из магазина, лампочка в лифте не горела, и она чуть не умерла от страха, пока они поднимались на восьмой этаж. Олег потом смеялся и показывал матери свою руку, на которой остались следы маленьких ноготочков, так сильно Света в нее вцепилась.
— Да наверняка починили, малыш, не волнуйся, — успокоила мать.
Когда двери лифта распахнулись, оказалось, что лампочка там по-прежнему не горит.
— Это всего пара минут, давай-давай заходи, просто зажмурься и считай про себя. — Анна быстро затолкала дочь в лифт и нажала кнопку. Двери захлопнулись, и на Свету напал ужас, как будто кто-то схватил ее с двух сторон за маленькую грудную клетку и начал стискивать изо всех сил.
«Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать…» — считала она, сжав маленькие кулачки. Света вылетела из лифта, трясущимися руками распахнула дверь подъезда, быстро выбежала на улицу и кинулась к отцу, но чуть не упала, потому что ноги не слушались ее.
— Малышка, что с тобой, ты почему дрожишь? — разволновался Игорь. — А где мама?
— Мама дома, а в лифте темно, — еле выговорила Света.
Отец сел на скамейку, взял ее на руки и крепко обнял.
— Вон, видишь, солнышко нам светит, все хорошо, — успокаивал он ее.
— А из чего сделан свет? — спросила она, когда немного успокоилась.
— Из световых лучей, они идут к нам от солнца. Летят к нам сотни тысяч километров со скоростью света, пока не достигнут земли.
— А что значит скорость света?
— Ну, например, если говорить о свете, который идет от солнца, то речь о восьми минутах. Свет от солнца до земли идет восемь минут, — ответил Игорь. Недавно он как раз читал про скорость света в научно-популярном журнале, статьи из которого в доступной форме иногда пересказывал дочке, надеясь этим немного уравновесить религиозное воспитание, которое она получала дома.
Они с Анной с трудом договорились, что Игорь не будет ничего возражать на Светины рассказы о Боге и ангелах, но читать с ней молитву перед сном он все же отказался.
«Ты же всегда широко мыслил, что за узость, Игорь! — возмущалась Анна. — Ты с удовольствием сидел в позе лотоса, а против православия что имеешь? Все тонкие, чувствующие люди уже давно крестились, Андрей Севастьянов вообще скоро рукоположится, Вольские каждое воскресенье ходят в храм».
Поначалу Игорь пытался возражать, что против православия как такового он ничего не имеет. Чтобы разговор был более аргументированным, он даже несколько раз разговаривал со священником, с которым его познакомил Вольский, читал записки Мотовилова о Серафиме Саровском, которые тогда очаровали многих в его окружении, и освежил в памяти всех религиозных философов, хотя и без того неплохо был с ними знаком. Но Анну, казалось, это только больше раздражает. На неправославности Игоря держались ее внутренние оправдания. «Игорь никогда бы не принял православие, он даже увлекался оккультизмом в аспирантуре, а жить и воспитывать дочь без истины, без Христа я не хотела», — иногда Анна становилась перед зеркалом и проговаривала эту фразу.
— А что значит восемь минут? Свет же никуда не двигается?
— Двигается, малыш, вот смотри, если солнце вдруг перестанет гореть, как та лампочка в лифте, мы узнаем об этом не сразу, а только через восемь минут.
— Целых восемь минут мы будем в темноте, но не будем об этом знать! — Света снова разволновалась. На глазах у нее выступили слезы, а губка задрожала.
— Все хорошо, ну что ты, солнце не погаснет. — Игорь сразу пожалел, что сказал про погасшее солнце, и думал, как бы поменять тему и уйти наконец с этой лавочки, на которую сейчас наверняка смотрит из окна Анна, а может, и Олег.
«Хотя нет, каким бы Олег ни был, он не отправил бы Свету одну в темном лифте, значит, Олега дома нет и Анна точно стоит у окна», — подумал Игорь.
— А если солнце погаснет, то случится конец света и мы умрем? — Света начала громко всхлипывать.
— Ну что ты, перестань, мы никогда не умрем, — ответил отец первое, что взбрело в голову.
— Мы не умрем, если застанем конец света! Мертвые восстанут, будет Страшный суд, и Христос живыми заберет нас на новую землю! — обрадовалась Света.
Игорь осторожно снял Свету с коленей, привстал со скамейки, крепко взял ее за руку, и они пошли к метро. По шее бегали неприятные мурашки, он чувствовал, как Анна смотрит ему вслед. С восьмого этажа она не могла слышать их разговор и комментарий про конец света, к тому же сама была виновата в том, что посадила маленькую девочку в темный лифт, чтобы, не дай бог, не пересечься с ним, хотя могла бы спустить ее вниз, думал он, и ему было не по себе.
Он хотел сказать дочке о том, что никакого конца света не будет, по крайней мере, в том смысле, в котором о нем любят говорить религиозные фанатики, но не мог подобрать слова, чтобы объяснить это. Точно так же потом он не мог объяснить Анне, что дело вовсе не в православии и что он не хотел смеяться над верой, когда расхохотался в ответ на Светин рассказ о том, что они с Олегом и мамой ездили в Дивеево и там из алтаря батюшка выносил горшок Серафима Саровского и надевал ей на голову, чтобы она «стала умной».
— А медведя они в алтаре не держат, случайно? — веселился Игорь. Они сидели за столом с его матерью и пили чай, а Света смешно прихлебывала из блюдца и без умолку болтала. Она, кажется, совсем оправилась от случившегося в лифте и уже пару часов не спрашивала о том, когда погаснет солнце. Тогда Игорь не знал, что пьет с маленькой Светой чай в последний раз и не увидит ее ближайшие десять лет. Когда Света пересказала слова Игоря про медведя дома, то увидела, как мать разозлилась, а Олег по привычке сильно-сильно закусил нижнюю губу и крепко сжал в руках столовые приборы.
Историю с горшком Анна раздула до небывалой значимости, рассказывала всем, что Игорь систематически настраивает Свету против них с Олегом и вообще православия. Она использовала это как долгожданный повод прервать встречи Светы с отцом. «Я не могу больше отдавать тебе ребенка, ты нарушаешь ей психику, она потом плачет ночами напролет», — наврала она.
Через месяц после того, как Анне удалось под благовидным предлогом полностью выместить Игоря из своей жизни, они снова поехали в Дивеево, на этом настояла она сама — Анна словно хотела утвердить в святости место, над которым, по ее словам, «надругался» Игорь. В ту вторую поездку в воспоминаниях Светы они были почти счастливы.
— Ты можешь называть Олега папой, — сказала Свете мать.
— У меня же уже есть папа, — растерянно ответила она.
— Но и Олег твой папа, он тебя растит, мы с ним муж и жена, живем вместе, значит, тебе он папа, — настаивала Анна. Свете совсем не хотелось называть папой кого-то еще, к тому же ей нравилось круглое и мягкое, как бублик, имя Олег. Но она старалась, чтобы сделать маме приятное.
Они засыпали втроем в одной комнате барачной деревянной гостиницы на жестких скрипучих кроватях, засветло шли на утреню, а потом в трапезную, где кислыми щами воняли затхлые скатерти. Света не могла проглотить там ни ложки, но ее спасали просфоры, которые давали на утрене, и освященные в том же горшке, что надевали на голову, сухарики. Они продавались в церковной лавке в больших целлофановых пакетах.
Еще они ходили по канавке, которую в Дивеево протоптала Богородица, и молились.
— Не «Богородица Дева, радуйся», а «Богородице Дево, радуйся». — Анна обернулась и сделала замечание бабульке, которая ковыляла по канавке вслед за ними и громко пела молитву. От неожиданности та споткнулась, но шедшие рядом верующие успели подхватить ее под руки.
— Ты охренела совсем, что ли? — зло прошипел Олег.
— А что такого, — огрызнулась Анна. — Людей нужно просвещать, а не оставлять в неведении.
Света увидела, как Олег сильно сжал мамино запястье и закусил губу, Света поняла, что он хотел толкнуть маму и закричать на нее, но сдерживался из-за идущих рядом людей, а Анна по той же причине не подавала виду, что ей больно. Ей так не хотелось лишиться образа статусной дамы в шелковом платке и каракулевом полушубке, что, кажется, если бы он начал ломать ей руку, Анна скорее бы умерла на месте от болевого шока, чем разрушила идеальную картинку, которую она все время наблюдала будто со стороны, — зажиточной набожной семьи с красавицей-женой и очаровательной малышкой-дочкой.
Света шла по другую сторону от Анны, но заметила, как синеют у мамы пальцы, так сильно ее руку сжал Олег. Она посмотрела на хмурое небо, в котором из-за облаков слабо проглядывало солнце, потом крепче сжала мамину руку, зажмурилась и начала считать: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…» — но счет прервала резкая тупая боль от удара — Света споткнулась и грохнулась оземь. О сухую каменистую землю она рассекла кожу на лбу, и лицо заливала кровь.
«Искушение, искушение, искушение», — заголосили в толпе. «Бесы, бесы, бесы», — подхватывали старушки своими скрипучими голосами. Свете стало совсем страшно, и она громко зарыдала, к тому же кровь заливала глаза, и она не могла открыть их, чтобы рассмотреть, не погасло ли солнце и не начался ли конец света.
— Вы на отчитку пришли? — Из толпы выскочила меленькая сухонькая женщина с непропорционально громким голосом. — Там отец Гермоген бесноватых отчитывает, тащите одержимое дитя! За мной!
Но Олег резко отстранил ее, подхватил Свету на руки, крепко прижал к себе ее кровоточащий лоб и почти бегом понес в сторону гостиницы.
Заказать роман можно по
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Свежие комментарии