Новая художественная провокация Александра Меламида напомнила нам о нашей главной интеллектуальной слабости — существовании запретных тем в истории и искусстве
О мертвых — хорошо или ничего. Однако в рамках либерального дискурса то же самое можно сказать и о евреях. Это тема-капкан, в который попался и сам Солженицын, решивший разобраться в роли евреев в русской революции (целых два тома «Двести лет вместе»).
Александр Меламид между тем рассмотрел этот капкан в своей манере. Он решил обыграть тему Энди Уорхола. На , которая вот-вот откроется в Санкт-Петербурге, он представил пародийное продолжение знаменитого проекта.
Энди Уорхол, как известно, создал серию «10 евреев ХХ века». Это красочные портреты прославленных евреев — Эйнштейн, Фрейд, Кафка, Сара Бернар, Гершвин, Бубер, Голда Меир и др., — выполненные в гламурном стиле полного обожания своих героев. Вместе с тем это мощный растиражированный коммерческий проект. Но, помимо коммерции, в нем безусловно присутствует идейное противопоставление великих евреев антисемитскому, до сих пор не исчерпанному наследию христианской цивилизации. Это настойчивый вызов гнусной дискриминации и достойный либеральный ход.
Меламид же создал черно-белую серию «Другие 10 евреев ХХ века» — портреты евреев-преступников, нарушителей нравственных законов той же самой христианской цивилизации.
Понятное дело, что его проект-пересмешник, созданный в духе всего предыдущего творчества Меламида (вместе с Комаром и отдельно от него), находится на очень тонкой грани исторической справедливости и художественной провокации.
Антигероями меламидовской композиции стали два типа людей: евреи, принимавшие участие в революции, прославившиеся своей жестокостью, кровожадностью, садизмом, и американские маньяки и гангстеры, чемпионы игорного бизнеса и одновременно терминаторы конкурентов.
Насчет гангстеров в общем-то все ясно. Это международное явление разных мафиозных кланов, где в число лидеров выходят люди самых разных национальностей, в том числе и евреи. Еврейское участие в международной мафии не обусловлено какими-то специальными свойствами национальной души. Это индивидуальный выбор жестокой и опасной жизни, полной авантюр. О том, что такая жизнь может быть живописна, мы знаем хотя бы по фильму «Крестный отец» (кстати, образ самого «отца» имеет отношение к одному из меламидовских персонажей).
Более сложной оказывается проблема с евреями-революционерами. Начнем с того, что Уорхол изначально хотел поместить Троцкого в группу великих евреев. Но не поместил, хотя на Западе у Троцкого до сих пор немало поклонников. Если Уорхол мог работать с образом Мао, то, казалось бы, и Троцкий был бы возможен. Но нет. Мао у Уорхола — это значительная историческая фигура, но далеко не светоч мира. Троцкий выламывался бы из команды общепризнанных творческих героев и разрушал бы композицию. В любом случае его присутствие могло стать угрозой для коммерческой составляющей проекта.
У Меламида тоже нет Троцкого. Скорее всего, потому что это слишком ударная фигура, и разговор о нем — это разговор об идейных предпосылках коммунизма, а не только о преступлениях. Преступления Троцкого — это результат изначальной умственной недоработки, вызванной фанатичной верой в утопию. Политическое уничтожение враждебных классов невольно обрекало на смерть миллионы представителей этих классов.
В группу кровожадных евреев попали скорее «дети Троцкого». Его последователи. Троцкий совершил Октябрьский переворот (вместе с Лениным), они продолжили его дело. Это не «троцкисты» в сталинском превратном понимании, а активные чистильщики старой России. Их работа не могла не быть кровавой. Но среди наиболее активных коммунистов евреи действительно составляют заметную группу.
Портреты Меламида отнюдь не прямолинейны в своем отрицании. Напротив, в его персонажах кое-где проявляется романтизм, правда, в конечном счете переходящий в чувство безнаказанности.
Конечно, большевики считали себя интернационалистами и предпочитали забыть о своей национальности. Национальность оставалась дома, на работу выходили агенты мировой революции. Сталин забывал, что он грузин, пока за ужином не вспоминал о киндзмараули. То же самое можно сказать о Дзержинском и Микояне. Однако есть разница между ними и еврейскими большевиками.
Их революционный дух родился в пекле погромов, которые если не поощрялись, то во всяком случае решительно не осуждались царским режимом. Они помнили, как насиловали их сестер и матерей, как убивали целые семьи. Они помнили, что христиане считали их любителями крови православных младенцев. Им было трудно селиться за чертой оседлости. Это была не жизнь, а растянутый во времени ад.
Художественная провокация Меламида говорит нам о том, что существование запретных тем — это не наша безопасность, а интеллектуальная слабость
Они пришли в революцию сильно мотивированными людьми, без остаточных православных традиций. Большевики поставили их на ответственные, часто самые грязные, работы. Среди антигероев Меламида, конечно, выделяется Землячка. Эта нервная большевистская сектантка с аскетичным лицом после Гражданской войны превратила Крым в кровавую баню. Она уничтожала всех, кто хоть как-то был связан с белыми. Не только пленные, но и соратники Землячки трепетали от ужаса. Садизм — дело наживное. Кто знает, была ли Землячка садисткой в дореволюционную пору. Но сладость полной безнаказанности раскрывает личностные пристрастия независимо от национальной принадлежности. Это вопрос к человеческой природе и лишь в какой-то степени к воспитанию морали и чувств. И где Землячка теперь? В Кремлевской стене. Пережила террор и умерла милой старушкой.
В коллекцию Меламида, естественно, попали Ягода — конструктор Большого террора 1930-х годов, Берман — начальник ГУЛАГа, Френкель с его удивительной биографией преступника и организатора репрессий. Есть там и вечно грустный Каганович, чья подпись неизменно украшает сталинские расстрельные списки.
Жаль, что нет Агранова — чекиста, который был призван уничтожать физически или хотя бы морально русскую интеллигенцию, друга Маяковского, из пистолета которого (это был подарок) Маяковский и застрелился. Сладострастный терминатор с поджатыми тонкими губами в конечном счете сам попал в мясорубку репрессий и вместо Кремлевской стены оказался безымянным пеплом в общей могиле.
Пересмешник Уорхола, Меламид достигает желаемого. Его художественная провокация говорит нам о том, что существование запретных тем — это не наша безопасность, а интеллектуальная слабость. Помноженная на архаические обычаи нашего населения, эта слабость позорит нас. Респект пересмешнику, который угостил нас нашим же собственным душевным переполохом.
Больше текстов о культуре, политике и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Вам может быть интересно:
Свежие комментарии