На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Сноб

58 подписчиков

Свежие комментарии

  • Надежда Белугина
    Думаю, многие гениальные люди бывают странными. Самое главное - Николаю надо создать условия для работы у нас в стран...Скрытный гений: ч...
  • Мусин Дамир
    Французам, заходящим в Армению, конкуренция ну ни на кой не сдалась. Шерифа не волнуют проблемы индейцев...Автор проекта «Ви...
  • Маргарита Белкина
    Сколько расходов,а ведь у каждой проблемы есть имя ,фамилия и должность!Чиновники должны прекратить воровать,тогда не...Прорыв дамбы в Ор...

"Война и мир". После премьеры

Не скучно и зрелищно. Таковы наши главные впечатления от просмотра исторического музыкального полотна Сергея Прокофьева, представленного на сцене Большого театра Женевы в постановке испанского режиссера Каликсто Биейто.

Лев Толстой не любил оперу, в чем недвусмысленно признался, описав спектакль, увиденный глазами Наташи Ростовой, хотя достаточно было бы сказать, что пригласила ее Элен Безухова, дама, от которой ничего хорошего исходить не может. В детальнейшем своем описании Толстой «забывает» указать, казалось бы, главное – название произведения и его автора. Но в том-то и дело, что это для него не главное – музыку он, как и Наташа, не слушает, фокусируя внимание на непонятных и отвратительных для него «условностях», характерных для этого жанра, и обличая неприемлемое для него притворство.

Не рискуя пересказывать классика своими словами, процитируем отрывок из тома 2, части 5, главы IX - для тех, кто со школьных или институтских времен роман не перечитывал.

«На сцене были ровные доски посередине, с боков стояли крашеные картоны, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо, на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера и к ней подошел мужчина в шелковых в обтяжку панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками. Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.

После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, все это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что все это должно было представлять, но все это было так вычурно-фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них.»

Совершенно очевидно, что опера понадобилась Толстому в романе только для того, чтобы лишний раз подчеркнуть фальшивость и лицемерие светского общества.

Современным Льву Николаевичу композиторам не пришла в голову мысль переложить роман на музыку, и мы не знаем, как бы он отнесся к творению Прокофьева и к его различным сценическим воплощениям. Подозреваем, что извертелся бы в гробу, но утверждать не беремся. Как бы то ни было, для многих опера «Война и мир» не менее «на слуху», чем роман, ни коим образом его не заменяя, так как невозможно вместить в спектакль – даже идущий четыре часа – огромный текст, в котором важно буквально все.

Постоянные читатели Нашей Газеты уже знают, что постановка опуса Прокофьева в Женеве – первая в Швейцарии, и мы рады, что она состоялась, хотя ожидали ее с опаской. Увы, постановки «нашей классики» на местных сценах редко приносят удовлетворение – из недавних опытов вспомним «Пиковую даму» в Ницце и «Бориса Годунова» в Цюрихе. Смутил, признаемся, и полученный пресс-релиз, озаглавленный «Война и мир»: колоссальное произведение Толстого, положенное на музыку Прокофьевым, заставит гудеть Большой театр Женевы». Выбор глагола «vrombir» (фр. жужжать, гудеть), применяемый обычно в связи с работой мотора, насторожил, и мы уже представили себе возможные связанные с ним сценические ужасы.

Но посещение , с которым мы знакомили вас на заре существования Нашей Газеты. 

Покоробил нас и Пьер Безухов, граф и богатейший человек в исполнении шведского тенора Дэниэля Йоханссоона, значительное время пребывающий на сцене в нижней майке, со спущенными подтяжками.

Зато очень эффекта сцена, где едет крыша – в буквальном смысле слова. «Москва, сожженная пожаром, французу отдана» - рушатся дома, небеса разверзлись. Но зачем на этом фоне заставлять героев смачно грызть клешни лобстера, не совсем ясно.

Все эти мелочи меркнут перед грандиозным заключительным хором «Не сломить неприятелю России», эффект от которого не смогли приуменьшить даже ползающие по экрану гигантские пауки - в конце концов, у каждого свои тараканы в голове.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх