Итаф Рам, родившаяся в Бруклине в семье палестинских иммигрантов, написала дебютный роман о женщинах, разрывающихся между строгими нормами традиционного уклада и желанием самостоятельно определять свою жизнь. «Сноб» публикует отрывок.
Только когда они уселись за кухонный стол друг напротив друга, она наконец-то его разглядела. Высокий, полноватый, на подбородке щетина. Золотисто-коричневые, как
орех пекан, волосы зачесаны ото лба набок. «Этот посимпатичнее предыдущих», — подумала Дейа. Он открыл рот, словно бы намереваясь заговорить, но не издал ни звука.
Но несколько секунд спустя все же откашлялся и представился:
— Насер.
Она зажала ладони между колен, стараясь вести себя как подобает.
— Дейа.
Повисло молчание.
— Я, эм-м… — Он запнулся. — Мне двадцать четыре. Учусь на врача. Пока доучиваюсь, работаю у отца в магазине.
Она медленно, неохотно улыбнулась. По любопытству на его лице было видно, что Насер ждет от нее того же самого — что Дейа поведает о себе в общих словах, обрисует парой фраз свою жизнь. Но поскольку она молчала, Насер спросил:
— А ты чем занимаешься?
Понятно было, что вопрос задан из вежливости. Они оба знали, что молодая арабская девушка не занимается ничем. Разве что готовит, убирает да смотрит свежие турецкие сериалы. Может, бабушка давала бы им с сестрами больше свободы, живи они дома, в Палестине, в окружении своих. Но здесь, в Бруклине, Фарида только и могла, что держать внучек в четырех стенах и молиться, чтобы они остались порядочными девушками. Чистыми. Настоящими арабками.
— Да так, особо ничем, — ответила Дейа.
— Ну, что-то же ты делаешь. Хобби у тебя, например, есть?
— Я люблю читать.
— И что ты читаешь?
— Да все подряд. Без разбора. Времени у меня навалом.
— С чего это? — нахмурился он.
— Бабушка нам мало что разрешает. Ей и книги-то мои не по душе.
— Почему?
— Она считает, что книги оказывают дурное влияние.
— А-а. — Насер покраснел, словно наконец все понял. И, помявшись, продолжил: — Мать сказала, ты ходишь в исламскую школу для девочек. В каком ты классе?
— В выпускном.
Он снова помолчал. Поерзал на стуле. Почему-то Дейе было легче от того, что он нервничает. Она перестала втягивать голову в плечи.
— Хочешь потом в колледж? — поинтересовался Насер.
Дейа вгляделась в его лицо. Ее никогда не спрашивали о колледже так, как спросил Насер. Обычно этот вопрос звучал как угроза, словно, если она ответит «да», нарушится мировая гармония. Словно ничего ужаснее девушка удумать не может.
— Хочу, — призналась она. — Мне нравится учиться.
Насер улыбнулся:
— Завидую. Я всегда учился не ахти.
Дейа пристально посмотрела на него.
— Тебе не нравится?
— Что не нравится?
— Что я хочу в колледж.
— Нет. Почему мне это должно не нравиться?
Дейа вглядывалась в лицо Насера и никак не могла решить, верить ему или нет. Может, он только притворяется, что не против колледжа, чтобы она подумала, будто бы он не такой, как предыдущие женихи, — более прогрессивный. Может, он говорит ей именно то, что, по его мнению, она хочет услышать.
Дейа выпрямилась на стуле. Не отвечая на вопрос Насера, она, в свою очередь, поинтересовалась:
— А почему ты учишься не ахти?
— Учеба мне никогда особо не нравилась, — ответил
он. — Но родители настояли, чтобы после колледжа я поступил в медицинский. Хотят, чтобы я стал врачом.
— А ты хочешь стать врачом?
Насер засмеялся:
— Не очень. Я бы лучше семейным бизнесом занимался. Может, и собственное дело когда-нибудь открыл бы.
— А ты родителям это говорил?
— А как же. Но они заявили, что я должен выучиться — если не на врача, то хотя бы на инженера или на юриста.
Дейа во все глаза смотрела на него. Во время подобных посиделок она не испытывала ничего, кроме злости и раздражения. Один жених только и рассказывал, сколько денег
зашибает у себя на заправке; другой устроил допрос с пристрастием: как она учится, готова ли сидеть дома и воспитывать детей, согласна ли носить хиджаб постоянно, а не только в школу?
У Дейи тоже было что спросить. Как ты будешь обращаться со мной, если мы поженимся? Дашь ли мне осуществить мои мечты? Или запрешь дома одну с детьми, а сам будешь пропадать на работе? Будешь ли ты любить меня? Считать своей собственностью? Бить? Она могла бы сказать все это вслух, но знала, что услышит в ответ лишь то, что жаждет услышать. Если хочешь понять человека, надо не слушать слова, которые он произносит, а вглядеться в него попристальней.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Насер.
— Да я просто… — Она опустила взгляд на собственные пальцы. — Меня удивляет, что родители заставили тебя пойти учиться. Я думала, они дают тебе свободу выбора.
— С чего ты взяла?
— Ну как же. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты ведь мужчина.
Во взгляде Насера мелькнуло любопытство.
— Ты правда так думаешь? Если я мужчина, то могу делать что хочу?
— Так устроен мир, в котором мы живем.
Он подался вперед, опершись на стол. Никогда еще Дейа не оказывалась так близко к мужчине. Она откинулась на спинку стула и крепче зажала ладони между колен.
— Чуднáя ты, — сказал Насер.
Дейа почувствовала, что краснеет, и отвела глаза.
— Только при моей бабушке этого не говори.
— Почему? Я в хорошем смысле.
— Она ничего хорошего в этом не видит.
Повисло молчание. Насер придвинул к себе чашку.
— Ну так что же, — сказал он, отхлебнув чаю. — Как ты представляешь свое будущее?
— Что?
— Чего ты хочешь от жизни, Дейа Раад?
Дейа невольно рассмеялась. Как будто имеет какое-то значение, чего она хочет. Как будто от нее хоть что-то зависит… Будь ее воля, она отложила бы замужество лет
на десять. Подала бы документы на зарубежную стажировку, собрала вещи и уехала в Европу — в Оксфорд, например — и сидела бы целыми днями в кафе и библиотеках с книжкой в одной руке и ручкой в другой. Стала бы писательницей, помогала бы людям постигать мир с помощью придуманных ею историй… Но от нее не зависело абсолютно ничего. Дед с бабкой запрещали даже думать о колледже до замужества, а Дейа не хотела с ними ссориться — ведь тогда она на всю арабскую общину
прослывет невесть кем. Что она будет делать, если с ней перестанут разговаривать, запретят видеться с сестрами, отлучат от дома и семьи? Другого-то дома и другой
семьи у нее все равно нет. Дейа и так ощущала себя одинокой и брошенной — у нее не хватило бы духу порвать последние родственные узы. Она боялась жизни, которую готовили ей дед с бабкой, но еще больше боялась неизвестности. Поэтому задвинула свои мечты подальше и делала что скажут.
— Я просто хочу быть счастливой, — сказала она Насеру. — Вот и все.
— Ну, это дело нехитрое.
— Неужели? — Она снова посмотрела ему в глаза. — Тогда как так получается, что я ни одного счастливого человека не видела?
— Да наверняка видела. Взять, к примеру, твоих дедушку и бабушку — они же счастливы.
Дейа с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза.
— Тета* целыми днями жалуется на жизнь: мол, дети ее бросили, — а сидо** и дома-то почти не бывает. Поверь мне. Они несчастные люди.
Насер покачал головой:
— Может, ты слишком строго судишь?
— Да разве? Вот твои родители — они счастливы?
— Конечно, счастливы.
— И любят друг друга?
— Конечно, любят! Они женаты больше тридцати лет.
— Это ни о чем не говорит, — хмыкнула Дейа. — Мои бабушка с дедушкой женаты больше пятидесяти — и на дух друг друга не переносят.
Насер промолчал. Судя по выражению его лица, Дейин мрачный настрой ему не нравился. Но что еще ей сказать? Солгать, что ли? Хватит с нее и того, что ее заставляют жить жизнью, которой она жить не хочет. Неужели брак должен начинаться со лжи? Тогда чем он кончится?
Наконец Насер откашлялся.
— Знаешь, — проговорил он, — только потому, что ты не видишь счастья в жизни твоих дедушки и бабушки, нельзя утверждать, что они не счастливы. Счастье ведь у каждого свое. Взять мою мать — она превыше всего ценит семью. Она счастлива, потому что у нее есть муж и дети. Но, конечно, семья нужна не каждому. Некоторые не могут без денег, некоторые — без друзей. Все люди разные.
— А тебе что нужно? — осведомилась Дейа.
— В смысле?
— Что тебе нужно для счастья?
Насер закусил губу.
— Финансовая стабильность.
— Деньги?
— Нет, не деньги. — Он помолчал. — Я хочу устроить себе надежную карьеру и жить с комфортом. Может быть, даже на пенсию уйти пораньше.
Дейа поморщилась:
— Работа, деньги — какая разница…
— Может, и так, — согласился Насер, покраснев. — Ну, а ты что ответишь?
— Ничего.
— Это нечестно! Ты должна ответить. Что тебя сделает счастливой?
— Ничего. Меня ничего не сделает счастливой.
Он удивленно моргнул:
— Как это — ничего? Ну хоть что-нибудь-то должно!
Дейа отвернулась к окну. Насер не сводил глаз с ее лица.
— Я не верю в счастье.
— Неправда. Просто ты пока еще его не нашла.
— Нет, это правда.
— Это из-за… — Он запнулся. — Из-за твоих родителей?
Дейа видела, что Насер пытается поймать ее взгляд, но упрямо глазела в окно.
— Нет, — солгала она. — Они тут ни при чем.
— Тогда почему ты не веришь в счастье?
Все равно не поймет, объясняй не объясняй. Дейа повернулась к нему:
— Просто не верю, и все.
Насер мрачно смотрел на нее. Интересно, что он видит? Догадывается ли он, что если ее вскрыть, то внутри, прямо за ребрами, обнаружится всего-навсего сгусток гнили и грязи?
— По-моему, на самом деле ты так не считаешь, — наконец сказал он и улыбнулся. — Знаешь, что мне кажется?
— Что?
— Мне кажется, ты просто притворяешься, чтобы посмотреть на мою реакцию. Проверяешь, сбегу я или нет.
— Интересная теория.
— А я уверен, что так оно и есть. Подозреваю, ты часто так делаешь.
— Делаю что?
— Отталкиваешь людей, чтобы они не причиняли тебе боль.
Дейа отвернулась.
— Да ладно, брось. Ты не обязана в этом признаваться.
— Мне не в чем признаваться.
— Ну вот и замечательно. Но все-таки можно я скажу тебе одну вещь?
Дейа посмотрела на него.
— Я не причиню тебе боли. Обещаю.
Она улыбнулась через силу. Если бы и впрямь можно было ему довериться! Но она понятия не имела, как это — довериться.
Приобрести книгу можно по
___________________
*Тета — бабушка
**Cидо — дедушка
Свежие комментарии