Освобождение после 17 лет заключения педофила Виктора Мохова вновь породило разговоры о том, что с педофилами надо бы пожестче: отправлять на пожизненное, химически кастрировать и так далее. Так чего же мы медлим?
Случай — впрочем, не случай, а зверское преступление — Виктора Мохова сам по себе служит отличной аргументацией в пользу самых жестоких мер против таких, как он. Три года о том, что якобы этот насильник еще и в ток-шоу каком-то снялся за безумные деньги. Ток-шоу пока никто, правда, не видел, но возгласы типа «вот же тварь поганая» по соцсетям уже разнеслись. Ненависти в нашем обществе много, и такой очевидный объект ее применения, как педофил-насильник, делает тему ужесточения наказания за подобные преступления вроде как актуальной. Наше общество в целом часто выступает за жесткие наказания. Идеи смягчения или помилования не пользуются массовой популярностью.
В ряде демократических стран не только сами наказания за педофилию весьма жесткие, но и после освобождения за педофилами устанавливается плотный контроль. Так, в США в ряде штатов как раз узаконена принудительная кастрация педофилов, их не только ставят на учет по месту жительства, но и .
По таким меркам дом, куда вернулся Мохов из заключения, должен быть «помечен», как минимум. Хотя в маленьком Скопине Рязанской области этого фигуранта и так все хорошо знают. Но вот каково будет его бывшим жертвам при таком соседстве? Как оградить их от травм и тем более возможной мести насильника? Тут явно что-то недоработано.
В Думе, надо сказать, уже довольно давно лежит — об отслеживании педофилов-рецидивистов с помощью электронных браслетов системы «Глонасс».
Законопроекты об ужесточении наказания за педофилию вроде бы логично смотрятся на фоне настолько очевидных случаев, как с Моховым. Однако вот другой случай, совсем даже не очевидный, а скорее сомнительный. Многие знакомые с ним считают, что в данном случае вообще пострадал невиновный человек, а потому пишут в его поддержку петиции. Речь о музыки Константине Чавдарове, признанном «Учителем года» в 2017 году, воспитавшем более 200 учеников. Он сейчас отбывает девять лет за то, что якобы притрагивался во время урока не там, где надо, к десятилетней ученице. Хотя так или иначе притрагиваться к ученикам, ставя руку (но именно руку, конечно, и ничто другое), должен по определению любой преподаватель музыки. Многие родители тогда были в полном шоке и до сих пор не верят в справедливость приговора, добиваясь его пересмотра.
Детали таких дел обычно не подлежат оглашению: надо охранять интересы несовершеннолетних. Но получается иногда примерно как в случае с журналистом и советником Роскосмоса Иваном Сафроновым, обвиненным в госизмене: нам предлагается верить на слово следствию, которое не раскрывает подробностей обвинения. О деле Чавдарова из открытых источников — рассказов родителей его учеников — известно лишь то, что он, готовя ученицу к видеоконкурсу, просил ее переодеться, чтобы соответствовать дресс-коду (сам при этом вышел из комнаты). Однако ученица потом не смогла толком сыграть на включенную видеокамеру, учитель отправил ее домой, наказав прийти с родителями. На конкурс она попасть не успела. Обидно. Но родители разбираться в мотивации жалоб десятилетнего ребенка не стали и написали заявление в полицию. На допросе девочка на кукле показала, где якобы ее трогали. Затем на суде родители от всех обвинений отказались — получалось, что вроде как девочка все придумала. Проведенная соответствующая психолого-психиатрическая экспертиза показала, что преподаватель на педофила не тянет. Никаких других подобных случаев за всю его практику даже близко не было, никто из других родителей ничего предосудительного не замечал. Из его бывших учеников тоже никто не воскликнул Me too. Но наша судебно-следственная машина, как известно, обратного хода не имеет. Говорят, Чавдаров отбывает срок вместе с экс-министром Улюкаевым. Статья, по которой осужден учитель музыки (132 ч. 4 п. «б» УК РФ), предусматривает 12–20 лет строгого режима. Так что, получив девять лет, он «легко отделался».
Еще есть , затянувшееся не на один месяц, которые обвиняемый проводил в СИЗО. В полицию изначально обратилась мать десятилетней девочки. С первого раза дело не завели, завели со второго. Из того, что пока об этом деле опубликовано, можно понять, что строится оно по принципу «одна девочка сказала». Причем девочка, которая еще до прихода в театральную студию, судя по всему, страдала галлюцинациями, у нее было диагностировано психопатическое расстройство. Заявление было подано после скандала с попыткой срыва ребенком спектакля (девочка обиделась, что не ей дали роль). Но, к примеру, даже следов порнографии в квартире у обвиняемого и в его компьютере потом не нашли.
Таков характер подавляющего большинства подобных дел: они строятся, по сути, лишь на показаниях детей или их родителей. Под угрозой таких обвинений ходят многие учителя, тренеры, врачи и вообще все те, кто работает с детьми. И обычно следователи весьма жестки в подобных случаях, ведь речь идет о святом — о детях. Всегда ли тщательно проводятся экспертизы, используется ли детектор лжи хотя бы? Изучаются ли все доказательства виновности или невиновности? Вообще обвинение в педофилии для правоохранителей — довольно «легкий» случай: можно особо не трудиться над сбором доказательств, большая часть материалов засекречена, даже следственные действия можно почти не проводить — отношение к подсудимому однозначное плохое, судебные процессы закрытые.
При этом даже задаваться «скептическими вопросами» о возможной невиновности подозреваемого само по себе значит рисковать нарваться на общественное осуждение. Мол, защищает педофила. Ведь если его взяли «за живое», наверняка что-то было. Так думает большинство обывателей. И требуют ужесточить кару. Однако чем жестче кара, тем сильнее искушение следователей нарастить статистику «палок». Если это уже не преступление средней тяжести, а тяжкое, то за раскрытие и «бонусов» больше. При этом у некоторых детей и их родителей на фоне периодически возникающих «антипедофильских» информационных кампаний появляется возможность, скажем, «отомстить» какому-нибудь отчиму. Или дать показания против кого-то в корыстных целях.
Конечно, много дел вполне очевидных. Возможно, таких большинство. Как много, к сожалению, вообще преступлений против несовершеннолетних, в том числе сексуального характера. Слухи о «педофильском лобби» в разных, в том числе политических или церковных сферах периодически тоже просачиваются наружу, и вряд ли они безосновательны.
Лишь примерно половина возбужденных по факту преступлений против половой свободы детей дел доходит до суда. А остальные, получается, и не преступления вовсе?
К примеру, два года назад Симоновский суд Москвы приговорил к 20 годам колонии строгого режима Эдуарда Никитина, который, , десять лет удерживал ребенка в квартире и насиловал его. А громкое дело сестер Хачатурян, убивших своего отца-насильника! Да и по не менее громкому делу карельского историка Дмитриева, получившего в итоге 13 лет колонии, у меня лично сложилось мнение, что веские основания для этого все же были, вопреки тому, что думает по этому поводу большинство либеральной общественности, усмотревшее в деле «месть со стороны чекистов».
МВД констатирует: за пять лет (по состоянию на 2019 год) количество преступлений против половой неприкосновенности россиян, не достигших совершеннолетия, главы СКР ужесточить уголовные наказания за врачебные ошибки.
На фоне роста числа «педофильских преступлений» также обращает на себя внимание то, что лишь возбужденных по факту преступлений против половой свободы детей дел доходит до суда. А остальные, получается, и не преступления вовсе? А что тогда? Оговор, домашние разборки, детские фантазии или месть взрослым? Это уже напоминает статистику по экономическим преступлениям, из которых до суда не доходят примерно столько же дел. И мотивация возбуждения многих из них, сдается, далека от борьбы с коррупцией или воровством.
Так что же делать? С одной стороны, видя иные зверские преступления, склоняешься к поддержке самых жестоких мер против педофилов, вплоть до пожизненного. С другой стороны, учитывая «специфику» нашей правоохранительной системы, понятно, что всякое ужесточение может привести к увеличению числа злоупотреблений. И непонятно, как увеличение сроков заключения может изменить ситуацию радикально в лучшую сторону, если по многим другим статьям такого не происходит. И наконец, налицо явный «хайп» со стороны ряда политиков и общественников, стремящихся оседлать «выгодную тему». Не всем же защищать, скажем, «итоги Второй мировой войны от фальсификаций» или сплотиться в едином порыве вокруг требования лишать гражданства тех, кто помогает ужесточать санкции против нашей страны. Некоторым важно застолбить свою специфическую «поляну». Также можно заметить, что усиление «морализаторства» в законодательстве, как и стремление к ужесточению контроля за частной и сексуальной жизнью граждан, наблюдается обычно во времена нарастания авторитарных или тоталитарных тенденций в масштабах общества в целом.
Если же попробовать спокойно рассмотреть ситуацию, то для повышения эффективности борьбы с той же педофилией и искоренения числа судебных ошибок и злоупотреблений для начала стоило бы вернуть, наверное, суды присяжных по таким делам, разрешить (и даже вменить) использование полиграфа, допустить узких врачей-специалистов (например, гипнологов) к делам несовершеннолетних, разрешить очные ставки с участием пострадавших. Тогда к отдельным приговорам будет куда меньше претензий в том, что они отправили на зону человека, вина которого не была вполне доказана. Ну, а потом уже можно и кастрировать, и спецзнаки у домов таких преступников ставить.
Вам может быть интересно:
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Свежие комментарии